Пономаренко Владимир. В 1964 году из г.Дзержинска Горьковской области я был переведен по замене в ГСВГ (Группа Советских Войск в Германии)в 27 МСД, г.Галле, во 2-й танковый батальон 28-го танкового полка. Прослужив два года был назначен ЗКТЧ 31-го отдельного танкового батальона – это резерв комдива, 5 танковых рот, хозяйство танкового полка, только в уменьшенном объёме. Вход в Чехословакию. В конце июля 1968 года нас вызвали в дивизию и сообщили, что 28 июля в 24.00 дивизия «по тревоге» выходит на номерные маршруты и идёт к границе ГДР с Чехословакией. Идти с грохотом (это всем танкистам дивизии – ТП, ОТБ, ТБ), чтобы вся Европа «услышала», что мы идём. И в 24.00 по номерным маршрутам мы загрохотали к Чехословакии. Я заметил, что опыт ВОВ, относящийся к передвижению механизированных частей, похоже, был забыт. Тогда за каждой ротой, за каждым батальоном двигалось эвакосредство. В нашем случае, танки Т-54Б унеслись, а я со своими тягачами на базе ИСУ безнадёжно отстал. Ночь, обочин не видно, не знаешь, слетел танк на повороте на булыжнике, или нет. К счастью в моём батальоне такой случай был только один, причём днём. Я его вытащил, таким образом, в место сосредоточения - лес на территории ГДР, у границы с Чехословакией, прибыли без потерь. Короче говоря, стоим мы в лесу, собираем и едим польский белый гриб и ждём. 19 –го или 20 – го августа к нам прибыл генерал не нашей дивизии и сообщил, что чехи ни на что не соглашаются, а мы не можем допустить, что бы НАТО приблизилось к границам СССР, поэтому придётся воевать. И вот к вечеру 20-го августа (или 21-го, теперь уже не помню) поступил приказ приготовиться к бою. «Идём в Карловы Вары, впереди одна танковая рота нашего ОТБ, за ней разведбат дивизии, потом остальные четыре танковые роты, каждая со своей задачей – кто блокирует МСП, кто аэродром и т. д. Границу перейти в 23.00». И вот всё двинулось, я слышу доклад командира четвёртой танковой роты Толи Коростылева: «Рубеж Красная река прошёл!» - это ровно в 23.00 по местному времени. Перешли границу, прибыли в назначенные районы. Я по прибытию доложил комбату о том, что на маршруте неисправностей не было. А он мне говорит – докладывал командир первой танковой роты Матвиенко, он упал с моста, мост разрушен, сам на другом танке убыл искать аэродром. Пока не нашёл – ищет. Я взял у комбата маршрут первой танковой роты и отправился искать танк. Нашёл. Итак, картина плачевная, уже наступил день – мост разрушен, первый танк прибит вторым к быку моста, по реке плывёт масло и дизтопливо. С двух сторон толпы людей. Рядом с разрушенным мостом – слева чешский батальон связи, справа МСП, который блокировала наша четвёртая рота Коростылёва, она шла первой, и я придавал ей один тягач (сам приехал на летучке). Этим тягачом я вытащил задний танк, он оказался на ходу, это был танк комбата, командир танка – сверхсрочник Жевайкин Иван Михайлович. Развернул полиспасты у тягача на 50 тонн, пропустил тросы под днище стоящего на корме танка и попытался потянуть его назад. Танк начал падать на башню. Я прекратил это занятие. Пригнал ещё один тягач, тросами зафиксировал нос танка и опять попытался потянуть танк назад – вместе с танком плывёт и тягач, а танк продолжает падать на башню. В общем – ничего не получается. Я прибыл к комбату, доложил, что танк не вытащил. Затем отправился в штаб дивизии, попросил полковника, ЗКТЧ дивизии, не буду называть его фамилию, поехать со мной, на месте подсказать, что делать. Он подсказал следующим образом: « Володя, давай тащи, вытащишь – доложишь». Я говорю, вот и докладываю – вытащить не могу. В общем, уехал я ни с чем. Приезжаю к танку, дело уже к вечеру, а тут такая обстановка. Приходила женщина – чешка, сказала, что завтра в 12.00 здесь начнётся «народная война», нас должны вынудить стрелять, это будут показывать по стране и на Европу. «Вы только не стреляйте!»,- говорит она. Я отправился к комбату, говорю, выделите мне какую-никакую охрану, он пообещал прислать утром разведчиков ст.л-та Кирпичёва (наш разведвзвод). Утром, с рассветом, я зафиксировал нос танка тягачом, а сам танк начал раскачивать тросом влево вправо, пытаясь опустить его в реку. Когда, танк опустился настолько, что можно было зацепить его за задние крюки, мы попытались это сделать, но крюки попали под асфальт моста (это приблизительно 50 см.) В результате зацепиться нам не удалось. Механик-водитель этого танка Витя Ширинкин позже в воде разбил в одном месте асфальт, мы зацепили крюк, потянули – и танк пошёл назад. Мы так увлеклись успехом, что не заметили, как подвижный полиспаст упёрся в излом моста и остановился. Тягач продолжал тянуть и я с ужасом обнаружил, что трос лопается. С трудом остановил работу тягача. Танк стоит на самом крутом участке, а надо сдавать трос, чтобы отрубить его лопнувшую часть. Я посадил Ширинкина за рычаги, приказал горным тормозом и рычагами ПМП держать танк, пока тягач сдаст трос. Танк сильно накренился вперёд, корма приподнялась так, что поднялись задние катки, а через люк механика-водителя фонтаном хлынула вода, масло, дизтопливо. Этот фонтан выталкивал Витю наружу, он, отдуваясь, весь покрытый черной массой, держал танк. Вот такой была технология эвакуации танка. А теперь политика. С утра, примерно к 12.00 с двух сторон моста собралось, как мне показалось, видимо-невидимо народа, колонны машин, вышки, прожекторы на стойках, камеры и т.д. В 12.00 загудели предприятия, засигналили автомобили, включил сирену чешский батальон связи. После включения всей этой сигнализации толпа с женщинами и детьми впереди, пошла к центру моста. Рано утром, ещё не зная, что именно будет представлять собой «народная война», я сказал старшине Живайкину: «Иван Михайлович, в случае чего поддержи нас огоньком…». Хотя сам не знал, как он сможет это сделать. Кроме него из охраны у меня только семь прибывших утром разведчиков. Четыре на одном берегу и три на другом. И вот вся толпа пошла к танку, с двух сторон разведчики отступают задом, не снимая автоматов с груди. В этот момент Витя Живайкин завел стоящий наверху танк и резко повернул пушку влево-вправо. Остановил пушку прямо, двигатель работает, пушка дрожит над головами. В этот момент вся толпа, (до сих пор отчётливо помню этот момент) обернулась в сторону танка и остановилась! Сколько продолжалась эта сцена не помню, начали хрипеть звуковые сигналы автомобилей, но никто вперёд не шёл. На вышки взбирались какие-то ораторы, кричали, что мы оккупанты, бросали камни, кто-то плевал в солдат, те молча вытирались, но из толпы вперёд никто не шёл. Я вспомнил, что должна была начаться «народная война», как сказала женщина, но, по-видимому, так и не началась, вперёд никто не идёт. Начали выключаться осветители, разъезжались машины, а мы продолжили эвакуацию. К этому времени Витя Ширинкин пробил асфальт, и мы зацепили трос за задний крюк. Я попросил людей отойти от троса, так как это опасно. В ответ мне закричали: «это вы уходите, мы дома!». Но мне уже было всеравно, и я дал команду тянуть машину. И вот когда вода и масло выталкивали Витю из люка, и было видно, как самоотверженно он держит машину, отдуваясь от грязи, все перестали кричать. А когда ребята почти мгновенно перепасовали трос и мы вновь потянули танк, начали даже подсказывать, как лучше сделать. Эти подсказки нам были не нужны, но само ощущение взаимопонимания наступило. Мы вытянули на берег танк, я пошёл вымыть руки, и тут увидел колонну БТР с пехотой. На передней машине командир дивизии генерал Сторч Николай Васильевич. Я побежал докладывать, что танк вытащил, он говорит: « Да Бог с ним с танком, что здесь было?». Я говорю, в 12.00 они тут выступали, вроде хотели начать какую-то народную войну. А вы что? А мы доставали танк. Не стреляли? Нет, ни они, ни мы не стреляли. Ну, молодцы, ну герои!

Только тогда передо мной проступила вся картина. Была спланирована провокация, нас хотели вынудить стрелять, чтобы показать на всю Европу и на весь мир, какие мы варвары. Об этом заранее было заявлено по радио и телевидению. Почему, в общем, и прибыл комдив. Танк с небольшими приключениями мы отбуксировали в рембат, где его отремонтировали и поставили в строй. Доставали мы танк два дня, а все войска уже в первый день были сняты с блокируемых объектов и сосредоточенны вне населённых пунктов. В частности наш батальон, был сосредоточен в лесу у Карловых Вар. Это было вязано с тем, что Чехословацкая армия не выступила против нас. У всех частей в тревожных пакетах был приказ президента Свободы: « В случае вступления союзнических войск против них не выступать». Этот приказ и сохранил нейтралитет армии. Ну, а население, подогреваемое лозунгами антисоветской пропаганды, выступало достаточно активно. Тех, кто нас поддерживал, называли коллаборционистами, т.е. «предателями». Эти люди вынуждены были нас поддерживать тайно. Везде – на зданиях, на дорогах, на трубах предприятий были краской нанесены лозунги, типа: «Ленин, проснись, Брежнев с ума ушёл», причём эта ошибка – «ушёл», очевидно, написанная с одной бумажки, красовалась во многих местах Карловых Вар. Примерно через месяц нашего нахождения в лесу, без каких-либо перемещений, как людей, так и техники, в танках стали заводиться мыши (видимо их привлекал запах сухих пайков), начала появляться ржавчина, окислялись электрические контакты, особенно в стабилизаторах. В ГСВГ мы ежемесячно «сушили» стабилизаторы, подключая их к генератору и работая стабилизатором боевых машин не включая двигателей. Здесь же я предложил комбату вывести танки на опушку, расставить их на безопасном расстоянии и поработать стабилизаторами пушек с запущенными двигателями. Заработали двигатели, танки стали вращать башнями и пушками влево, вправо, вверх, вниз. Не прошло и тридцати минут, как появилась белая «Волга» с какими-то начальниками, которые поинтересовались, что мы хотим делать. П/п-к Сокольский Владимир Серафимович, не мигнув глазом, отвечает: «Я знаю, что ваше правительство обещало убрать все надписи – «оккупанты», «захватчики» и т.д. Уже прошло достаточно много времени – ни одна надпись не убрана. Я доложил в Москву, мне сказали принять меры. Вот и готовлюсь их принять». Они: «Содругу (товарищ), мы всё сделаем, только дайте нам срок». Комбат: « Вам срок давали, ну ладно, ещё немного подожду». Короче говоря, машина ушла, и практически немедленно начали закрашиваться надписи. Мы «просушили» стабилизаторы, танки опять поставили в лес, колоннами на стеллажи, а чехи так и убирали надписи каждый день. Возвращение в Германию После трёх месяцев ничегонеделания и усиленного питания, в Чехословакии остались лишь несколько дивизий, по-моему, шесть. Наша дивизия эшелонами убыла в Галле. Какой-то умник ошибся в расчетах эшелонов, и я, по плану убывающий последним, остался в Карловых Варах без платформ. Я начальник эшелона, у меня одна пятая танковая рота и всякое «чмо», как называют боевые танкисты – кухни, склады, ремонтную мастерскую и всё что не влезло в другие эшелоны. Двое суток ждём на станции – к 12.00 все солдаты на «веселее», потому как ребятишки снабжают их прекрасным чешским пивом. На другой день я вынужден был организовать строевую подготовку, но к вечеру обстановка накалялась. К счастью, на третий день ожидания нам подали платформы, мы загрузились и убыли восвояси. Только отъехали, я вижу из окна караульного вагона пламя на одном из танков. Закрутили мы «тормоз Матросова», бегом к танку. Оказалось, что в мешок с паклей, который был приторочен между полными дополнительными бочками, попал горящий паровозный уголь. Бочки уже сильно нагрелись, а танки были увязаны тросами (так было приказано), да к тому же с боеприпасами. Учитывая это, мы огнетушителями затушили огонь, убрали всё горючее под танки и только после этого тронулись к границе с ГДР. По прибытии на станцию Ангендорф в ГДР, нас встретили представители дивизии и сообщили, что немцам дана команда встретить нас «как дома». Мы, насколько это было возможно, помыли танки, установили флажки – наш и ГДР, и поехали. Я очень боялся, что немцы, выполняя приказ встретить нас как «дома», могут попасть под танк – все лезут вручать цветы, конфеты, народу толпы. Я эти десять километров до дивизии напереживался, дай Бог! Так как все эшелоны приходили ночью, то и войска в городок заходили ночью, а мы одни – днём. Вся дивизия выстроилась от КПП, и мы как герои двинулись в расположение, оркестр и опять цветы. После возвращения на зимние квартиры, наступило время награждения отличившихся. Нам на батальон выделили один Орден Красной Звезды и одну медаль «За боевые заслуги». Командир батальона к ордену представил капитана Коростелёва, который шёл первым, а к медали ст.л-та Яшу Гаджиева, прибывшего с тремя танками блокировать учебный центр, в котором оказался танковый полк, и Яша неделю стоял со своими танкистами, напротив их КПП и ждал помощи. Когда представили комдиву, кого следует наградить, он спросил: «А Пономаренко что?». Командир батальона отвечает: «А ничего нет!». Генерал Сторч приказал оформить на меня награждение орденом Красной Звезды. На орден оформили, но так как командир дивизии убыл на выдвижение, ордена так и не «нашли». А наградили меня медалью «За отвагу» - чем я очень горжусь. «Поход» в Чехословакию многим из нас показал, кто чего стоит – в нашем батальоне, и в дивизии. Я, например, не могу уже уважать ЗКТЧ дивизии, он это чувствовал и особенно ко мне не придирался. Не очень хорошо выглядел и ЗКТЧ танкового полка, который на летучке чуть не уехал в Западную Германию. В общем, через некоторое время я был назначен ЗКТЧ 28ТП, нашей дивизии.
Используются технологии uCoz